Жернова неостановимы

Два месяца назад в публикации «В жерновах» мы рассказали об истории, которая вначале некоторыми брянскими СМИ анонсировалась как весьма резонансная и даже сенсационная, но в итоге оказалась быстро ими забыта. Был в ней один персонаж, который сделал и продолжает делать всё, чтобы она забытой не стала. Это 60-летний настоятель одного из брянских храмов Иван Сергеевич (имя и отчество изменены). Он отчаянно сражается с обстоятельствами, бросившими недобрую тень не только на его любимого внука Пашу (имя изменено), но и на весь его род.

Именно этот не отличающийся крепким здоровьем 15-летний подросток стал главной мишенью правоохранительных органов и суда. Он с ещё двумя своими сверстниками обвиняется в развратных действиях сексуального характера в отношении ещё одного подростка Бориса Берестова (имя и фамилия изменены). По версии следствия, которое воплощает следователь по особо важным делам Советского межрайонного следственного отдела Брянска К. Смолко, Паша и его приятели у него дома в конце июня прошлого года насиловали Бориса, для которого, не очень любимого в его родной семье, этот дом был часто желанным, а в чём-то и спасительным пристанищем. Что до "насильника" Паши, то он был чуть ли не единственным из их подростковой среды, на общении с которым Боря настаивал, не подозревая даже о своей навязчивости.

Семьи Паши и Бориса — очень разные, и в то же время связаны драматическими узами. В доме Паши господствует молитва, без которой никто не сядет за обеденный стол, в Борином доме почитается алкоголь. Он когда-то у Паши забрал отца, который после развода с его мамой частенько собутыльничает с мамой Бори и её мужем.

Ну а в чём выразилось июньское прошлого года насилие над Борисом? Он рассказал, а потом его рассказы были перенесены следователем Смолко в различные официальные документы, что подростки глумились над ним, доходя до того, что, подавляя его сопротивление, загоняли в задний проход то 20-сантиметровый гвоздь, то отвёртку, то ручку от швабры, то рычаг управления автомобильной коробки передач (к слову, ничего этого при обыске найдено не было). Читатель здесь может воскликнуть: и это всё за раз? И тут начинаются вещи почти необъяснимые. Почему подросток, которому малолетние "садисты" причинили физическую боль, являлся на её повторные сеансы? В заключении лингвистического исследования, к которому мы обратимся и ниже, приводятся показания Бориса о том, как ему в задний проход вставили «какой-то удлинённый металлический предмет». «От этого я почувствовал резкую боль, отчего закричал». Через пару абзацев: «После этого я… направился к себе домой. В последующие дни боли в анальном отверстии, в том числе, когда я ходил в туалет, я не чувствовал». Опять вырывается восклицание: как после такого варварского воздействия, а оно, повторим, было, со слов потерпевшего, неоднократным, можно потом не чувствовать боли?!

Первыми, кто дал повод усомниться в том, что такое воздействие имело место, были судмедэксперт Ю. Ходаковская и врач Брянской детской больницы. Последний зафиксировал: «Общее состояние удовлетворительное. Жалоб нет». Ходаковская пришла к выводу о том, что обнаруженные ею «небольшие рубчики» на слизистой в области переходной части прямой кишки, которые могли образоваться вследствие банального запора, «не повлекли за собой кратковременного расстройства здоровья или незначительной стойкой утраты общей трудоспособности, в связи с чем расцениваются как повреждения, не причинившие вреда здоровью». И опять просится восклицание: «Вот так насильники, вот так садисты!».

Позже в своей рецензии многоопытный специалист, кандидат меднаук И. Белешников из Санкт-Петербурга в пух и прах разнесёт выводы брянского коллеги о наличии каких-то повреждений. И г-же Ходаковской не останется ничего другого, как согласиться с этой критикой. Ещё более зубодробительной она была от руководителя экспертного отделения национального медицинского исследовательского центра имени Сербского, доктора медицинских наук И. Винниковой, которая скрупулёзно перечислила все ляпы брянских врачей, ограничившихся проведением амбулаторной психолого-психиатрической экспертизы. Та должна была ответить на вопрос о наличии или отсутствии у бывшего пациента областной психбольницы Бориса повышенной склонности к фантазированию. То есть, мог ли он попросту нафантазировать то, в чём обвиняют ребят. Указав на умственную отсталость лёгкой степени, брянские эксперты заключили, что «признаков повышенной склонности к фантазированию» у него нет. Для этого вывода им достаточно было попросить подэкспертного придумать сказку и сделать рисунок на свободную тему, с чем он не справился. Значит, заключило вслед за экспертами следствие, не фантазировал потерпевший, значит, говорил всё, как было. А что там посчитали столичные светила, все эти сомнения, возражения и предложения провести стационарную экспертизу, всё это — в сторону.

Тут уместно вернуться к упомянутой выше лингвистической экспертизе, поступившей в Брянск уже после опубликования очерка "В жерновах". Её выводы наводят на мысль: Борису в описании того, что якобы произошло с ним, не особо требовалось фантазировать. Было кому подсобить ему в этом. Эксперт столичного центра независимой экспертизы "Стратегия оценки" Ю. Аксентьева, изучив тексты с показаниями потерпевшего и обвиняемых, пришла к выводу, что эти тексты «имеют признаки редактирования третьими лицами», а также «имеют признаки заучивания показаний допрошенными». И наконец — «закономерно предположение о подготовленном характере показаний, но при этом несогласованном описании событий между участниками». Сторона Паши — дед, адвокаты — считают, что теми самыми третьими лицами, старавшимися придать показаниям Бориса правдоподобный вид, запросто могли быть его адвокат С. Голуб и следователь Смолко. На это указывает и то, как проводились очные ставки, когда Боря попросту не знал, что говорить, когда ему позволялось выйти с адвокатом из помещения и "отрепетировать" показания.

О почерке следователя Смолко сказано было немало в первой публикации. Но она его лишь подхлестнула, и теперь, кажется, не осталось вещей, которых он в своём обвинительном раже гнушается. Ему многое удалось. Удалось на основании собственного рапорта возбудить уголовное дело, удалось с помощью суда загнать подростков в камеру, где они парятся уже более десяти месяцев. Удалось "переориентировать" их на дачу признательных показаний. Удалось отсечь от дела то, что не вписывается в обвинительную версию. И всё бы давно у него вытанцевалось, если бы не этот упрямый Паша, оказавшийся крепким орешком. Упорно не признаёт "царицу доказательств", не хочет признаваться.

И тогда Смолко решается на действия, о которых в конце апреля мать Паши расскажет в обращении к начальнику областного управления Следственного комитета М. Лукичёву. К слову, тут надо вспомнить ещё об одном "удалось" — следователю удалось, воспользовавшись тем, что женщина заболела пневмонией, временно лишить её статуса законного представителя сына, "продвинув" на эту роль сотрудницу органов опеки Н. Алексеенко. С нею Смолко и отважился на упомянутые действия. Выбрав момент, когда отсутствовали иногородние адвокаты Паши, он с г-жой Алексеенко пришёл к несговорчивому парню. Далее фрагмент из обращения к руководителю областного следственного ведомства: «Со слов сына, подписывать представленные следователем документы он отказался, потребовал меня и адвоката, но следователь сказал, что подпишет всё сам… Следователь требовал от него, чтобы он убедил меня (его законного представителя) в том, что ему необходимо изменить свои показания, признать вину, то есть то, что он не совершал. Присутствовавший представитель опеки Алексеенко Н.А. поддакивала следователю и говорила: «Слушай, что тебе говорят!»… «Судьям не нравится, как адвокаты себя ведут — заявил следователь сыну. — Дедушка твой думает, что будет оправдательный приговор, но так не бывает, так не будет!.. Тебе дадут 8 лет»». При этом следователь пояснил, что у другого обвиняемого (который сначала отрицал свою вину, а затем её признал — прим. авт.), — «самая оптимальная позиция» по делу.

Коснулась Пашина мама и ещё одного эпизода — связанного с попыткой самоубийства Бориса. О нём в очерке "В жерновах" мы упомянули лишь вскользь. Поводом для суицида стал отказ Пашиной младшей сестры ответить на симпатии Бориса взаимностью. В беседе с девчонкой, как сказано в обращении, следователь довёл её до слёз, матери пришлось долго успокаивать дочь, убеждая, что «не все такие следователи, как следователь Смолко». Принимал её и пришедшего в Следственный комитет защищать её интересы почётного работника прокуратуры России Бориса Александровича Сенова заместитель руководителя этого ведомства Е. Завалов. Свёл он всё к психотерапии: вы же, мол, не знаете, каким будет исход — может быть, условная мера наказания, а может, суд и оправдает...

Однако безутешной матери к тому времени было уже ясно, что суд пляшет под дудку следствия. Он, следствие, прокуратура составляют один механизм, или один организм, прозванный в народе "крокодилом". И тому, кто попадает ему в пасть, оттуда почти не выбраться, а если и выберется, то с огромным для себя уроном. Какая надежда на суд, если он, не заморачиваясь сантиментами и вопросами, чуть ли не вслепую санкционировал арест подростков по делу, которое было возбуждено поспешно, без надлежащей проверки, по делу, при производстве которого следствие даже не удосужилось попросить у него, суда, санкцию на обыск?! Эту инстанцию считают вершиной правосудия, но в данном случае она оказалась, если можно так выразиться, на побегушках, обслугой интересов следствия и прокуратуры. «Перед недавним рассмотрением вопроса о продлении срока содержания под стражей внука, — рассказывает Иван Сергеевич, — мне "шепнули", что он, наконец, будет отпущен. Но вместо этого судья Советского райсуда Панова по собственной инициативе продлила срок пребывания Паши в узилище аж на целых полгода, до ноября. Этот свой драконовский вердикт она сопроводила высказыванием, которое даёт понять, что на неё сильно надавили. Перед оглашением вымолвила, что, может быть, вы после этого разговаривать со мной не станете, но я вынуждена так решить, а потом стала как бы успокаивать: вы, мол, не думайте, что он там будет до ноября».

Тут вспомнилось ещё об одном "удалось" следователя Смолко. Ему удалось "протолкнуть" дело в суд до завершения ознакомления с его материалами Пашиной стороны. Следователь попросил Фемиду ограничить срок ознакомления, и та в очередной раз пошла у него на поводу, отметя все аргументы защиты. Пока вышестоящая судебная инстанция ещё только готовится рассмотреть эти аргументы в апелляционном порядке, прокурор быстренько подмахнул обвинительное заключение и сбагрил дело в Советский районный суд. И та же судья Панова, также не дожидаясь рассмотрения апелляции, быстренько назначила предварительное заседание.

Ивану Сергеевичу стало известно о том, что дело в суде, почти случайно, во время похода к первому заместителю прокурора области И. Таратонову. Тот, в свою очередь, при нём раздобыл эту информацию по телефону у прокурора Советского района Петровского. Того самого прокурора, на глазах которого ваялась вся эта дикая история. И который благословил выбрасываемое следователем Смолко коленце. Аудиенция у г-на Таратонова также закончилась психотерапией. Иван Сергеевич услышал те же мотивы, что и его дочь у г-на Завалова: суд может и условно дать, может и оправдать, так что не поддавайтесь греху уныния...

Среди коленец г-на Смолко особняком выглядит его кабинетная беседа с Иваном Сергеевичем. Следователь включил на компьютере запись явно нетрезвого разговора Пашиного отца, его бывшего зятя, и матери Бориса. «Юр, — спрашивал женский голос, — ну что будем делать». И в ответ: «Я не знаю, да сажайте, если там...». Вот такого отца-предателя, а не воительницу-мать хотел видеть в законных представителях Смолко. Так хотел, что приезжал к нему домой и, натолкнувшись на отказ вязаться с этим делом, понуждал дать согласие, угрожая при этом вызвать наряд полиции. А на другой день — звоня работодателю отмахивающегося батяни и уговаривая того повоздействовать на подчинённого.

Суетится следак, спешит. Видимо, не на все сто уверен, что ситуация бесповоротно качнётся в его пользу. А ну как "крокодил" возьмёт, и разожмёт челюсти. Да, областная прокуратура стоит насмерть, защищая его. Недавно вот начальник управления по надзору за уголовно-процессуальной и оперативно-розыскной деятельностью Э. Кондрат отписался матери этого упрямца Пашки, что «в ходе изучения уголовного дела нарушений требований законодательства при производстве следственных и процессуальных действий не установлено», но прокурор Петровский чуть раньше взял, и в конце своей отписки брякнул: «Вместе с тем, ранее в рамках надзорной деятельности прокуратурой района по указанному уголовному делу руководителю Советского межрайонного следственного отдела в текущем году направлено 4 требования об устранении нарушений федерального законодательства, которые рассмотрены и удовлетворены». А что, если это всё не для позы написано, что, если всё перевернётся, и четыре нарушения федерального законодательства потянут за собой ещё какие-нибудь сорок четыре?

Признания г-на Петровского вдохновляют Ивана Сергеевича. Он, укрепляющий себя и молитвами, верит, что система даст-таки течь, что победа близка. Точнее, верил до своего визита с упомянутым почётным работником прокуратуры Cеновым к прокурору области А. Войтовичу. Тот не очень внимательно слушал их, а потом, не дослушав, заключил: дело в суде, всё доказано, теперь дело за судом. Ему стали говорить, что решается судьба совсем ещё молодых людей, им паяют статью, по которой дают до двадцати лет... «Ну, больше десяти детям не дают», — утешил прокурор. И только тут Ивана Сергеевича осенило: погоны и звёзды им дороже людей.

Так что не волнуйся, следак. Не придётся тебе отвечать ни за нарушения федерального законодательства, ни за прочие художества. Ждут тебя новые горизонты в служебной карьере, ну и, конечно, упадёт на твои беспорочные погоны очередная звезда.

Константин ПРОХОРОВ

P.S. В заступниках Ивана Сергеевича и чести его семейства оказался и узнавший о том, что с ним приключилось, экс-губернатор Ю. Лодкин. Он в письме прокурору области рассказал, что знает протоиерея долгие годы «как служащего верой и правдой православию, отца большого семейства, честного, законопослушного и справедливого священнослужителя...». «Его внук, — пишет далее Юрий Евгеньевич, — проживает в его семье и воспитан на традициях и заповедях православия, впитал в себя евангельское православное учение о добре и истине... Я впервые обращаюсь к вам и убедительно прошу вас, Александр Петрович, взять под личный контроль расследование уголовного дела и разобраться в правильности всех мер, предъявляемых несовершеннолетнему внуку протоиерея». Ответа от г-на Войтовича бывший чиновник, хоть и когда-то высокопоставленный, хоть сегодня и почётный гражданин Брянской области, удостоен не был. Получил он лишь отписку от знакомого нам г-на Кондрата, который как под копирку ещё раз повторил о безупречных действиях следствия. То же самое облпрокуратура ответила и областному уполномоченному по правам человека В. Тулупову, и депутату Государственной Думы И. Сухареву.

Всё же прав был следователь Смолко, когда упрекал Пашиного деда в наивности, говоря, что зря тот надеется на оправдательный приговор, что «так не бывает, так не будет». При нынешнем общественном климате так, наверное, всё и есть. Увы, увы, увы. И искать справедливости священнослужителю и его внуку, скорее всего, придётся в инстанциях за пределами Брянской области.