Дорогостоящие уроки августа 1991-го

Тридцать лет исполнилось тем событиям 19—21 августа 1991 года, которые, как потом оказалось, обрели для нашей страны поворотный характер. Из дней нынешних это всё более очевидно и понятно. Мне кажется, что в те дни завершался романтический период советской перестройки 80-х годов. Политика стала переходить в качественно иное состояние, рождая такие процессы, которые получали неожиданный, во многом катастрофический характер. На смену мечтателям-романтикам и наивным энтузиастам перестройки уверенно шли прагматики, а вслед за ними — циники, которым, как известно, и достаются основные плоды революций — власть и собственность. В декабре того года мы проснулись уже в другой стране. Было непривычно, неясно и потому — тревожно.

В августе 91-го ещё не осознавалось то, что спустя годы будет названо главной геополитической катастрофой XX века — распадом Советского Союза, хотя предупреждения об этом всё же были. Но тогда в обществе преобладали настроения в пользу перемен, а о последствиях происходивших изменений мало кто задумывался. «Перемен требуют наши сердца!» — страстно пел кумир молодёжи Виктор Цой. «Так дальше жить нельзя» — вторил ему кинорежиссёр Станислав Говорухин. На мой взгляд, август-91 был пиком эйфории и завышенных ожиданий. Те, кого тогда именовали демократами, вкушали радость победы над гэкачепистами, а противники из другого лагеря именовались отсталыми консерваторами. Мы, тридцатилетние, с желанием шли в политику, тогда она увлекала. Кстати говоря, в то время везде устраивались митинги, было в ходу даже выражение "митинговая демократия", и здесь тоже царил дух безмятежной свободы. Но политическое сознание уже было очень расколото, и в нём почти не находилось места взвешенному и спокойному центризму. Общество политизировалось, "белые" шли на "красных".

Всё это было и в древнем Брянске, где тоже кипели нешуточные страсти. В названные мною дни августа рабочих крупных предприятий подталкивали к забастовкам против ГКЧП, и кое-где это даже случалось. Популярные тогда газеты "Брянское время" и "Брянские известия" поддерживали только что — в июне месяце — "всенародно избранного" президента Бориса Ельцина, а вот старейшая газета области "Брянский рабочий" была на время закрыта из-за поддержки ею ГКЧП. Помню и то, как вечером 21 августа на площади Ленина в Брянске состоялся радостный митинг "победителей", который прошёл уже под триколором, впоследствии ставшим официальным флагом новой России. А потом пришёл сентябрь, и оказалось, что надо убирать урожай, а это уже была скучная проза жизни.  

В конце августа деятельность КПСС была приостановлена, её собственность национализирована, а многочисленные работники её аппарата были вынуждены искать себе другую работу. Бывшие члены этой многомиллионной партии находили себя в новых обстоятельствах по-разному: многие с радостью убежали из партии ещё загодя, некоторые вошли в возникавшие тогда рыночные структуры (банки, биржи), но кто-то оказался последователем компартии и занимался её возрождением. А кто-то участвовал в создании "новых" партий — как и я тоже, влекомый верой в становящуюся многопартийность и сохранивший партбилет компартии на память о своём пребывании в ней. Но вот чего тогда не было — так это публичных акций в защиту КПСС, и, возможно, это тоже был своеобразный знак того времени: значит, эта структура исчерпала себя?

Трудно жить в эпоху перемен, — гласит китайская мудрость. Радостно жить в эпоху революций, — учили классики марксизма. Моё поколение оказалось вовлечено именно в этот бурный поток. Многие из нас активно участвовали в событиях, из которых в итоге возникала История. Что делать: сожалеть об этом или же гордиться этим участием?..

Август 1991 года — это хороший повод задуматься о политике, об отношении к ней, о её возможных последствиях для общества. Это так, ведь политика — это, на мой взгляд, не столько "грязное", сколько "взрывоопасное" дело, о чём мы редко задумываемся. Мне кажется, что сегодня найдётся немало людей, готовых сказать: «А мы ведь знали, к чему всё это приведёт! Мы предупреждали вас!». Но я позволю всегда "знающим" всё и вся возразить: вы не знали. Ваше мнение — это ведь ещё не знание. Дело в том, что, на мой взгляд, политика тех дней явно опережала рациональную составляющую общественного сознания, безудержные страсти брали верх над холодным разумом, пьянящая свобода выходила из берегов. В итоге политика сорвалась с тормозов и, не находя для себя рациональных оснований и моральных ограничений, пошла по пути непредсказуемых для общества последствий.

Распад СССР — одно из таких последствий, хотя многие не считают это событие неизбежным. Думаю, Советский Союз можно было сохранить — но лишь в изменённом виде, с иной структурой, а ведь для этого требовались воля и время, чего к осени 1991 года уже не оказалось. У организаторов ГКЧП не нашлось привлекательного образа будущего для страны, а были лишь стереотипы прошлого. Другое последствие тех дней — это сильный удар по идее социализма и её дискредитация, последствия чего до сих дают о себе знать. Тогда, в 1991 году, Россия словно изменила себе, пойдя на поводу у рыночных соблазнов. Справедливость была вытеснена свободой, понимаемой как вольность.

Кстати говоря, на рубеже 80—90-х годов под руководством известного социолога, нашего земляка, профессора философии Жана Тощенко (он родом из Климовского района — прим. авт.) ряд лет проводился глубокий мониторинг общественного сознания. Исследования показывали: это сознание под влиянием политизации общества стало очень противоречивым, в нём проявлялись такие составляющие, которые потенциально негативны для общества. Была заметной вера советских людей в быстроту и лёгкость грядущих перемен, непонимание ими природы демократии и противоречивой природы рынка и т.д. И, что особенно важно, — было выявлено, что сознание советских людей уже давно не монолитно, оно плюралистично и неустойчиво, заряжено на перемены и пронизано радикализмом, предрасположено к популизму. К сожалению, политики тогда редко прислушивались к социологам и политологам…

Конечно же, к концу 80-х годов в условиях нарастающей гласности становилась всё более очевидной необходимость перемен. Наиболее чувствительными к такого рода запросу оказались гуманитарная интеллигенция с её ностальгией по оттепели 50—60-х годов, а также молодая часть жителей городов, умонастроения которых и выразил упомянутый выше Виктор Цой. Это ведь надо понимать: в советском обществе назревал цивилизационный сдвиг, на смену былой общинности шла автономия индивидуальности, но политическая система СССР закрепляла политический монополизм с особым и неизменным статусом КПСС как якобы руководящей и направляющей силы. Это становилось уже архаикой. В городах нарастал уровень образования и культуры, а официальная идеология продолжала кормить общество явно просроченной пищей в виде разного рода постулатов, догм и лозунгов типа "Народ и партия едины". Нет, страна не стояла на месте. Сеяли и убирали хлеб, плавили металл и строили дороги, хорошо играли в хоккей и летали в космос, пели отличные песни. Но политико-идеологические структуры, которые призваны генерировать назревшие идеи, цели и решения, — они словно бы остановились в своём развитии. И одним из символов такого застоя стала советская геронтократия во главе с "дорогим" Леонидом Брежневым и беспомощным Константином Черненко.

Насколько я помню, о Брежневе не было злых анекдотов. Но в одном из анекдотов той поры говорилось о своеобразном способе движения поезда (под ним подразумевалось советское общество — прим. авт.) — об имитации движения вперёд путём раскачивания пассажирами вагонов поезда с зашторенными окнами, т.е. создания видимости движения. Не кажется ли вам, уважаемый читатель, что в наше время происходит нечто подобное? Да, такое есть. Застой в политической системе: явная несменяемость власти, её неподотчётность перед обществом, подавление оппозиции сегодня ведь налицо. Молодые и образованные люди не принимают такой порядок вещей, и говорят: «Россия сегодня — несовременная страна».

Впрочем, возвратимся к августу 1991 года.

На мой взгляд, катастрофический ход политического процесса после тех событий был в основе своей заложен неспособностью и нежеланием правящей политической элиты генерировать решение назревших в обществе проблем. Провозгласив весной 1985 года политику перестройки, КПСС, однако, не смогла должным образом вписаться в логику возникавших политических и иных процессов. Она либо отставала от этой логики, либо и вовсе тормозила необходимые изменения. Впрочем, это не парадокс, ведь партия десятилетиями существовала в режиме монопольной власти, и в итоге просто забронзовела, утратила способность к действиям в условиях нарастающей политической конкуренции.

Молодые и образованные говорили: «Мы хотим перемен!», а правившая КПСС продолжала копаться в догмах своей "немеркнущей" идеологии, пытаясь придать ей новое дыхание. Партия упорно отказывалась соединить социализм с демократией, справедливость — с рыночной экономикой, никак не хотела уйти от привычного ей администрирования. А неразрешённые противоречия в обществе продолжали накапливаться, создавая эффект кипящего котла с закрытой крышкой. Но известно, что нагретый пар требует выхода, иначе котёл взрывается. Нечто подобное и произошло в августе 1991 года и в последующие дни.

Из опыта тех катастрофических событий необходимо извлекать уроки. В противном случае мы ничему так и не научимся, а сами уроки в последующем вновь могут оказаться дорогостоящими. Главное: надо своевременно и адекватно отвечать на назревшие вызовы Истории. Иначе пройдёт время, и завтра опять какой-нибудь "пророк" скажет: «Ну вот, мы же вас тогда предупреждали!».

Владимир ГОРБАЧЁВ,

кандидат философских наук