Этот странный выдающийся дипломат

В конце прошлого года вместе с коллегами-журналистами из соседней Орловщины мы посетили Овстуг. Собирался съездить туда уже давно — хотелось посмотреть, насколько отличается историко-литературный музей-заповедник Ф. Тютчева от другой брянской литературной усадьбы — толстовского Красного Рога, пребывающего ныне в состоянии разрухи и запустения. До этого мне довелось побывать в Овстуге около трёх десятилетий назад. Срок для нашей стремительной жизни большой, и в памяти о той поездке сохранилось совсем немногое…

У входа в восстановленный в 1986 году усадебный дом бросилась в глаза табличка, из которой посетители узнают, что восстанавливался он по проекту известного брянского архитектора В. Городкова. Того самого, который спроектировал и дом-новодел в Красном Роге. Это сразу же рождает первый вопрос: насколько соответствует городковский проект тому усадебному дому, который был здесь при Тютчеве? Когда я спросил об этом экскурсовода, она стала убеждать, что расхождения с первоначальным проектом совсем небольшие, и всё потому, что архитектор-подвижник Городков попытался восстановить здание именно таким, каким оно было до того, как в 1914 году его разобрали на кирпичи. В ход пошёл даже такой аргумент: мол, во время строительных работ в орловском архиве (а большая часть территории современной Брянской области, как хорошо известно, до революции входила в состав Орловской губернии) основателем и первым руководителем овстугского музея В. Гамолиным были найдены чертежи, которым на удивление точно соответствовало то, что наваял Городков. Впоследствии узнал: Гамолин нашёл чертежи тютчевского усадебного дома не в орловском архиве, а в подмосковном Мураново, где расположена ещё одна тютчевская усадьба, и был очень сильно возмущён тем, что здание, построенное по городковскому проекту, лишь отдалённо напоминает историческое. Напрашивается вывод: для того, чтобы быть хорошим реставратором, недостаточно быть хорошим архитектором…

Из того, что мы услышали о Тютчеве во время экскурсии, вырисовывалась картина почти идеального человека — патриота Отечества, выдающегося поэта, такого же выдающегося дипломата, единственным, если можно так выразиться, минусом которого была страсть к женщинам. Между тем то, что доводилось читать о поэте в исторической литературе, этому образу, мягко говоря, не соответствовало. А значит, содержание экскурсий в овстугском музее имеет весьма существенный налёт мифичности.

Впоследствии тему этих экскурсий мы затронули в беседе с В. Захаровой. Валерия Даниловна, кроме того что на протяжении не одного десятилетия занимается биографией А.К. Толстого и историей его краснорогской усадьбы, много лет проработала экскурсоводом и знает всю подноготную этой нелёгкой профессии. «У меня уже давно, — говорила она, — зреет идея написать небольшую книжицу под рабочим названием "Фейковые экскурсии" и рассказать в ней о тех небылицах, которые из года в год рассказывают в различных брянских музеях. К сожалению, современные экскурсоводы не отдают себе отчёта в том, к чему приводят транслируемые ими выдумки и небылицы, что вместо реальной истории страны и своей малой родины они навязывают подрастающему поколению историю выдуманную со всеми вытекающими из этого последствиями».

В продолжение темы Валерия Даниловна предложила нам опубликовать свою небольшую статью о Тютчеве «Этот странный выдающийся дипломат». «О Фёдоре Ивановиче Тютчеве я знаю не так много, как об Алексее Константиновиче Толстом. Но меня всегда поражало стремление людей сделать себе имя на громких "открытиях", которые, выражаясь по-современному, являются фейками. Эти выдумки потом кочуют из публикации в публикацию, и избавиться от них не так просто. Так и с Тютчевым, выдуманный образ которого сильно отличается от того, который был в реальности. Решив разобраться в том, где правда, а где ложь, обратилась к заслуживающим доверия источникам. В их числе — "Мои воспоминания" князя В.П. Мещерского, публикации скончавшегося в прошлом году известного брянского краеведа В.Г. Деханова, который работал с материалами архивов внешней политики России в Москве. Из его материалов использовала опубликованную в 2006 году в первом выпуске "Овстугского сборника" статью "Ф.И. Тютчев на дипломатическом поприще в Мюнхене и в Турине" и вышедшую пять лет назад небольшую книжку "Тютчев среди близких и друзей"».

Владимир ПАНИХИН

***

Несколько лет назад на страницах одной из местных газет под рубрикой "Брянский календарь" было опубликовано сообщение о «гениальном русском поэте и выдающемся дипломате Ф.И. Тютчеве (1803—1873), уроженце с. Овстуг Жуковского района». С тем, что Фёдор Иванович гениальный поэт, спорить не будем, но вот выдающийся ли он дипломат?

Поступив на службу в государственную коллегию иностранных дел, он в течение 6 лет числился внештатным сотрудником российской миссии в королевстве Бавария (Мюнхен) без получения жалования. Лишь в апреле 1828 г. он был назначен на должность 2-го секретаря миссии. В 1841 г. Тютчев не вернулся из отпуска по истечении срока и был исключён из списка чиновников Министерства иностранных дел и лишён придворного звания камергера. Лишь в 1845 г. он был восстановлен на службе в МИДе и ему возвратили звание камергера. Находясь на низших должностях в МИДе, Тютчев испытывал материальные трудности и моральную неудовлетворённость. Так, глава российской миссии в Мюнхене И.А. Потёмкин в ходатайстве о денежном вознаграждении пишет: «За 10 лет усердной службы господину Тютчеву ни разу не посчастливилось заслужить хотя бы малейшего знака поощрения со стороны Министерства».

Однако "усердие" в службе является явным преувеличением, а вот нерадивым отношением к своим обязанностям он прославился. То, будучи временным поверенным русской миссии в Сардинском королевстве (г. Турин), забросил её и, не предупредив никого, три недели путешествовал по Европе с ключом от помещения миссии в кармане. То самовольно выехал в Швейцарию венчаться с Эрнестиной, за что был уволен со службы и 5 лет жил в Мюнхене, не имея никакого официального положения. Мюнхенский период жизни — это пора светских успехов, сердечных увлечений и никаких поощрений по службе. Имеются свидетельства о восьми попытках Тютчева добиться повышения по службе, а также пожалования ему придворного звания. Его начальник И. Воронцов-Дашков сообщал, что о пожаловании этого звания ходатайствует «его отец, немощный старец, который настойчиво домогается, чтобы эта честь была оказана его сыну. Я не смею просить об оказании подобной милости как о награде за те три года, которые господин Тютчев служил при моей миссии, поскольку труд, которым он занимается, не имеет большого значения и не даёт ему право на сие изъявление монаршей благосклонности» (май1825 г.).

Спустя 10 лет, в конце 1835-го, Тютчеву было пожаловано звание камергера Двора Его Императорского Величества, но в повышении в должность 1-го секретаря миссии было отказано. В письме к своему непосредственному начальнику И.С. Гагарину Тютчев писал: «Т.к. я никогда не относился к службе серьёзно, справедливо, чтобы служба также смеялась надо мной...».

Правнук Тютчева К.В. Пигарев рассказывал: «впоследствии Тютчев признавался, что он "не умел служить". Он намекал при этом на свойственное ему нерадивое отношение к своим служебным обязанностям. Но верно и то, что поэт не умел выслуживаться. По этим причинам он и не достиг сколько-нибудь высокого положения на дипломатическом поприще».

Дело, конечно, не в неумении "выслуживаться", как бы ни хотел правнук обелить своего знаменитого предка, а в его безответственном поведении как на службе, так и в семейной жизни. Как выразился современник поэта, князь В.П. Мещерский, «Сам Фёдор Иванович Тютчев был чем-то вроде витающего духа в своей семье». В книге «Мемуары графа С.Д. Шереметева» читаем: «Он был поэт настоящий и своеобразный. У него было русское пламенное чувство, но ни жизнью своею, ни воспитанием своим он русским не был и русской деревни не знал и потому её не любил, хотя он и воспевал деревню — "бедную" и "скудную" природу, — и то лишь в поэтических грёзах, сидя где-нибудь в Тироле или Баварии, где он был у себя дома. А между тем Тютчев, всегдашний поклонник красного словца, готов для него пожертвовать истиной, которая для него не всегда интересна... Он из-за моря небрежно бросает свою эпиграмму... Но эта эпиграмма попадает в цель, потому что соответствует взглядам в Зимнем дворце».

Мещерский отмечал: «При дворе, где Императрица Мария Александровна его очень ценила, он говорил, так же мало стесняясь в своей искренности, как у себя дома». Несомненно то, что звание камергера Двора Его Императорского Величества позволило не только близко познакомиться с царствующими особами, быть завсегдатаем салона императрицы, но и пристроить двух дочерей фрейлинами Двора, что дало повод одному из современников Тютчева съязвить: «Тютчев прожил свою жизнь на краю царского корыта». Завершая свои воспоминания о Тютчеве, Шереметев писал: «И всё же пожалеем, что теперь уже не встретишь этого блестящего старика с неисчерпаемым запасом острот, из которых могло бы составиться драгоценное собрание. Религиозное развитие его было неглубокое, православие его было фикцией, умирая он говорил не на родном языке... Он землю русскую воспеть не может, потому что земля эта ему чужда... он находит яркие краски только для итальянской виллы и для Средиземного моря».

Отрадно слышать и читать об увековечении памяти Тютчева сотрудниками музея в Овстуге и о внимании, уделяемому великому поэту в СМИ. Но в основе описания выдающейся творческой исторической личности должен господствовать его величество Факт.

Валерия ЗАХАРОВА,

г. Брянск