Верен долгу и себе

Об Олеге Александровиче Шенкарёве сегодня можно было бы рассказывать под рубрикой "Забытые имена". Только, как говорится, с учётом личности просится добавить — "незаслуженно забытые". А ведь в 90-е годы, точнее, после августа 1991-го, его звезда горела ярко. Для многих тогда, особенно для тех, кто ударился в новую демократическую религию с её верой, что преодоление пороков прошлого пройдёт стремительно, Шенкарёв как раз это прошлое и воплощал. Но не бывает же такого, чтобы в нём, прошлом, было всё черно и беспросветно. Это Олег Александрович доказал всем своим поведением в послеавгустовский период. С именем Шенкарёва связано возрождение компартии в нашем регионе (кстати, в Брянске региональная организация КПРФ появилась раньше, чем в Москве и Санкт-Петербурге), её он видел во многом иной, чем она была в последние десятилетия существования СССР. Прежде всего принципиально отстаивающей права трудящихся, бесстрашно оппонирующей новой власти, начинавшей сползать в авторитаризм. Но вышло всё не так, как виделось, и в конце 1990-х произошёл разрыв Шенкарёва с КПРФ.

Он поражал своей энергией. Казалось, в него вмонтирован какой-то неутомимый движок. В течение одного дня его можно было видеть в самых разных общественных местах. И во время победных для него выборов в Госдуму, и после них он не снизил активности, не забронзовел, как это происходит с нынешними депутатами, а лишь добавил огонька. Шенкарёв считал своим долгом как можно чаще встречаться с людьми, информировать их о том, что происходит в госдумских стенах, в стране. Он постоянно собирал немалую аудиторию в большом зале Дома политпросвещения и отчитывался о своей работе. Это были настоящие сеансы приобщения народа к политике. Он был законодателем в самом подлинном смысле этого слова. Абсолютно чуждым не только чванства, но и депутатской коммерции, которая быстро свила себе гнездо в народившемся российском парламенте. Его стиль в сравнении с тем, что сегодня демонстрируют нынешние депутаты, всякие валуевы, мироновы, субботы, не говорим уже о депутатах областного и муниципального уровня, кажется экзотическим.

Этот хрупкий, небольшого роста человек, казалось, в своей моторности не знал устали. Но вышло не так. Уже после того, как расстался с депутатским статусом, дали о себе знать болезни. Врачами было сказано: либо покидаете слишком хлопотную политическую стезю и не подвергаете своё здоровье опасности, либо... И ему пришлось круто поменять образ жизни. Его он называет сегодня здоровым.

Вырастив детей и внуков, он поселился в родительском доме в деревне Стеклянная Радица под Брянском. Находит усладу в огородном труде, общении с куриной живностью, тихой лесной охоте. На нашу просьбу вспомнить о былом откликнулся сразу. Беседа заняла несколько часов. Олегу Александровичу было что рассказать в преддверии очередного августа, который, как и в 1991-м, может опять выдаться неспокойным. Возможно, не со всеми его суждениями кто-то из наших читателей согласится. Что ж, мы всегда открыты для полемики.

«За тобой пойдут…»

— Олег Александрович, вы были активным участником общественно-политической жизни в 1990-е годы, которые часто называют лихими. С вашим именем связывалось восстановление Компартии Российской Федерации на территории Брянской области, но для многих ваша политическое звезда вспыхнула как-то неожиданно. Что предопределило этот жизненный поворот?

— На меня большое влияние оказала работа в военно-промышленном комплексе. Начинал после окончания в Бежице техникума рабочим на оборонном заводе. Сейчас он носит название Брянского электромеханического завода, а тогда его называли "Почтовый ящик 8". На таких предприятиях, как правило, работали государственники, люди, которым дорога Родина, которые знают, для чего они делают оружие, кто и как этим оружием будет пользоваться. На электромеханическом заводе меня избрали секретарём комитета комсомола, под моим началом были полторы тысячи комсомольцев. Одновременно учился в институте. Потом год срочной службы в армии. После демобилизации меня вызвали в райком партии и предложили работу инструктором райкома. Прежде чем принять такое решение, я посоветовался с директором "своего" завода. Он сказал, что есть вакансия начальника цеха, но если выберу партийную работу, то он возражать не будет, это равноценная альтернатива. Я выбрал партработу.

У меня был диплом радиоинженера, но всегда интересовала история, тянулся к гуманитарным наукам, хотел совершенствоваться в этой сфере. Так и получилось. Работал в райкоме партии, в обкоме. Немного поработал секретарём Брянского горкома партии. Ну а потом кризис 1991 года. Кому-то надо было после этих событий восстанавливать партию. Собрались секретари Брянского горкома, обкома, и все сошлись на том, что надо мне возглавить организацию. Последний первый секретарь обкома КПСС Войстроченко сказал: «Тебя люди слушают, тебе доверяют, за тобой пойдут. За нами уже не пойдут».

Работая в партийных органах, я избирался депутатом райсовета. Впоследствии этот депутатский опыт мне пригодился. Как потом подсчитал, для того чтобы стать депутатом Госдумы, мне потребовалось 20 лет жизни. Потихоньку, по ступенькам, снизу вверх — завод, район, город, область. Но заводской отрезок — самый, пожалуй, определяющий для меня, наложивший неизгладимый отпечаток на моё мировоззрение. Он сделал из меня государственника, которому небезразлично, что происходит со страной и который хочет, чтобы она была целостной, благополучной.

«Будет так, как в Соединённых Штатах»

— Но, по-моему, Вы ещё занимались научной деятельностью?

— Когда в 1991 году вышел указ о запрете компартии, я оказался без работы. К тому времени закончил высшую партийную школу, получил диплом с правом преподавания общественно-политических наук в средне-специальных и высших учебных заведениях. Стал преподавать в БИТМе. Меня не все там жаловали, поскольку тогда известно какой крен был, в который я не совсем вписывался. Ректор, чтобы не вызвать против себя обструкцию, предложил мне пройти сито учёного совета. А тут накануне вышел номер газеты "Брянское время" с моей фотографией на первой странице и заголовком «В БИТМе забрезжило коммунизмом». На заседании совета звучало много возражений против моего трудоустройства, и когда градус страстей достиг максимума, начальник отдела кадров, он был ветеран войны, заслуженный человек, вдруг задал вопрос: «А что, у нас в институте уже началась охота на ведьм? Или нет?». И сразу все после этой реплики затихли, видимо, поняли, что происходит что-то не то. Вопрос поставили на тайное голосование, и ситуация с моим трудоустройством разрешилась 18 голосами против 16. Потом, когда в 1992 году вопрос о восстановлении партии рассматривался в Конституционном суде, я выступал как свидетель, приводил этот пример в качестве иллюстрации гонений по политическим мотивам. В своей преподавательской практике старался быть сбалансированным, больше опирался на труды зарубежных политологов. Знаю, что во время лекций к дверям подходили не очень дружественно настроенные ко мне люди и слушали, что я говорю студентам. Так что с 1991 по 1995 годы я преподавал в БИТМе. Даже два года преподавал, будучи уже депутатом Госдумы. Приезжал читать лекции по субботам.

Но это преподавательская работа, а в научном плане ситуация сложилась хуже. Ещё учась в ВПШ, я работал в идеологическом отделе обкома и решил написать диссертацию об идеологической работе партии в новых условиях. Условия тогда были известно какие. Сделал первый параграф, показал завкафедрой (он потом работал ректором одного из московских вузов), тот направил меня к своему заместителю, доктору наук, который вёл как раз идеологическую работу. Он посмотрел и сказал: «Ну что вы, дорогой товарищ, никакой идеологической работы уже не будет. Будет как в Соединённых Штатах. Никакого партийного членства не будет, партбилетов не будет». А я-то полагал, что надо больше ориентироваться на исторический пропагандистский опыт, в частности, на церковный. Но доктор наук посмеялся — нет, сказал, будет, как в Америке. Тогда многие люди в Москве мечтали жить, как в Америке. В итоге сейчас до сих пор ещё не восстановили показатели, которые были в РСФСР в советский период.

Короче говоря, с диссертацией у меня не вышло. Единственное — в ВПШ я сдал все кандидатские экзамены. А в 1991 году, когда стал секретарём Брянского горкома партии, меня направили учиться в Академию общественных наук при ЦК КПСС (сейчас это Академия госслужбы при президенте, я потом там получил юридическое образование). Туда приехал за 10 дней до августовских событий. На кафедре истории предложил военно-историческую тему — о борьбе в рядах партии западников и почвенников до и после революции. Эта тема была новой, ею заинтересовались, и у меня была отличная возможность за три года защитить диссертацию, стать кандидатом исторических наук. Но помешал август 1991-го. В сентябре я получил письмо, в котором мне предлагалось продолжить учебу, но на платной основе. Для меня, оказавшегося к тому времени безработным, а потом в институте получающим маленькую зарплату, это было непосильно. Да к тому же занят был в то время восстановлением партии, на это уходило немало сил и времени. Потом, во время депутатства, в составе группы моих коллег получил высшее юридическое образование по ускоренному курсу — работать полноценно депутатом без юридического образования невозможно. У меня это было уже третье высшее образование. А в 2002 году, когда работал чиновником в аппарате Госдумы, защитил диссертацию и стал кандидатом юридических наук.

Схлестнувшись с чернобыльской мафией

— А какова была тема вашей кандидатской?

— Правовые аспекты социального обеспечения пострадавших от радиационных воздействий. Там значительная часть посвящена Чернобылю, но есть и раздел, посвящённый трагедии на уральском заводе "Маяк", которая произошла раньше чернобыльской и была даже страшнее и сложнее. Семипалатинская тема, раздел об авариях на подводных лодках, мирные атомные взрывы, в общем, всё, что связано с облучением людей. Защищаться было сложно, я в диссертации раскритиковал два решения Конституционного суда по этой теме. Работники суда попытались сделать так, чтобы мне набросали "чёрных шаров". На защите собрался весь учёный совет, было много докторов — пришли, чтобы посмотреть, кто это там взбудоражил общественность. Как потом они рассказывали, мы, мол, специально приехали на тебя посмотреть. Итог голосования — меня поддержали все, кроме одного воздержавшегося. У меня к тому времени был немалый опыт. Я лично разработал несколько законов, которые были приняты Госдумой, что сильно поднимало мои акции. Начиная с до сих пор действующего чернобыльского закона, в который были внесены подготовленные мною поправки, и кончая принятым в 1998 году уральским. По Уралу было написано два варианта закона, один — правительственный, другой — депутата Шенкарёва. Накануне рассмотрения двух законопроектов в первом чтении в Госдуму приходит письмо от Черномырдина, который сообщает, что правительство отзывает свой законопроект и будет поддерживать законопроект депутата Шенкарёва. Это письмо есть в архиве Госдумы. В итоге закон был принят. Потом мне звонили с Урала, губернатор Челябинской области благодарил.

Когда пришёл в Госдуму, не было закона о Семипалатинске — написал этот закон; серьёзным изменениям подвергся чернобыльский закон — я его менял по частям. Он был принят в 1991 году Верховным Советом, которым руководил сначала Ельцин, потом Хасбулатов. Ранее был подготовлен союзный чернобыльский закон. Союзный был написан очень неплохо, а в республиканском заложили больше льгот, что являлось следствием войны между двумя центрами власти. Например, в республиканском законе было сказано, что дети ликвидатора до 16 лет получают льготы, причём, не только те дети, которые родились после Чернобыльской катастрофы, но и те, которые родились до неё. Такие вот казусы. Мне пришлось всё это подчищать. Ну а первые мои серьёзные поправки в чернобыльский закон касались двух вещей. Одна связана с территорией. Как только избрался депутатом, поехал по юго-западным районам Брянщины, и выяснилось, что размер выплат здесь определялся в зависимости от зарплаты человека. И получалось, что, скажем, директор завода получает чернобыльскую выплату в пять раз больше, чем рабочий.

Спрашивается: разве радиация воздействует на него в пять раз больше, чем на рабочего? Это я сразу поломал. По моему предложению было установлено: размер выплат должен зависеть от того, с какого времени человек проживает на заражённой территории. Определили три временных рубежа — с 1986, 1987 и после 1990 года. Я проехал с этими поправками по всем районам, и везде меня избиратели поддержали. Такой порядок действует до сих пор.

Второй момент — это борьба с чернобыльской мафией. В законе было определено, что "чернобыльские" организации имеют право беспошлинной торговли, не платят никаких налогов. И тут же стали плодиться такие организации. Допустим, "Чернобыль-Нефть" — по торговле нефтью или "Чернобыль-Никель" — по торговле никелем, "Чернобыль-Алюминий", возникла даже такая — "Чернобыль-Алмазы". Я сдал документы про всё это в областной архив, кому интересно — могут заглянуть туда, посмотреть. Вот эти организации, где, как правило, находился только один человек с чернобыльским удостоверением, а остальные — обыкновенные мошенники, налоги не платили, наживались внаглую. Эшелонами вывозили за рубеж сырьё, ввозили — мебель, лекарства, алкоголь; помните, наверное, спирт "Royal", — и всё в безналоговом режиме. Погрузился в эту проблему, связался с Министерством экономики, которое распределяло квоты на вывоз материальных ценностей "чернобыльскими" организациями, с Таможенным комитетом, и выяснилось, что таким образом потери бюджета достигали миллиарда долларов в год. Причастны были и чиновники. Из Минэкономики несколько месяцев не давали ответа на мой депутатский запрос. Позвонил начальнику департамента министерства. А тот: «Зачем, тебе, депутат, это нужно?». Пригрозил ему генпрокурором. Через два дня справку о квотах "чернобыльским" организациям прислали. Я внёс всего одну маленькую поправочку о том, что эти "чернобыльские" организации пользуются льготами согласно действующему законодательству. А в действующем законодательстве льготы нигде не прописывались этим организациям. Чтобы их прописать... ну попробуйте. Это только на волне антисоюзных настроений можно было лихо такое сделать. Против моей поправки выступали многие, даже некоторые депутаты. Но меня тогда в Думе поддержали все фракции, даже мои откровенные идеологические противники. Рассказал, к примеру, о ситуации руководителю фракции "Выбор России" Егору Гайдару. Он выслушал и предложил мне не приходить на заседание их фракции — тебя, как коммуниста, координатора фракции КПРФ, мол, там не любят. А моя поправка, пообещал, будет его соратниками поддержана. Мы, сказал он, против мафии. Поддержали и "Яблоко" Явлинского, и "Женщины России", которых возглавляла Лахова, и ЛДПР — побывал, словом, я во всех фракциях…

— Но там была ещё мафия автомобильная, связанная с растаможкой иномарок.

— Да, это уже был закон следующий, от 17 апреля 1999 года, которым изменялась статья 14 чернобыльского закона. Отменялись льготы уже не организаций, а граждан. Там была мной также добавлена только одна фраза о том, что все граждане-чернобыльцы имеют право на льготы согласно действующему законодательству. И это больно ударило, но не только по охотникам до льгот при автомобильной растаможке. Перевозили и мебель, и лекарства и много ещё чего… Против этого закона выступило немало депутатов Госдумы, многие ведь имели бизнес, оформленный на жену-брата-свата... Сделки оформлялись через людей с чернобыльскими удостоверениями. Ко мне подходили и прямо говорили: «Олег, да брось ты этот закон, не надо»... В Совете Федерации проголосовали против. Там был Лодкин, он тоже выступил против. И пришлось в Госдуме преодолевать вето сенаторов. Я опять обошёл все фракции, получил поддержку, необходимые 300 голосов набрались. Вето преодолели, и президент вскоре закон подписал. Эта льготная растаможка, на которой наживались в том числе и судьи, закончилась.

— Да, ещё помнится судейский скандал в Брянске, когда сразу несколько арбитров лишились судейского статуса.

— Я планировал дальше пойти. По вопросу жилья, которое сдавали государству, получали обратно, снова сдавали... и так по нескольку раз. Готовил поправку, но в Думу следующего созыва не попал, против меня тогда затеяли нехорошую борьбу. Ну да бог с ними. С того времени процесс совершенствования чернобыльского закона остановился. Последнее, что я предлагал — это дифференцировать выплаты инвалидам-чернобыльцам. Потом, когда меня уже не было в Думе (тогда от "моего" Почепского округа там заседал Рогонов), в моей же редакции законопроект вносило в Думу правительство. Причём, когда я предлагал принять этот закон, его не приняли, против проголосовала фракция КПРФ. А когда через пару лет мой текст законопроекта предложило, переписав один-к-одному, правительство, — приняли. Дело в том, что с руководством компартии мы разошлись. Одной из причин было то, что я не поддерживал Лодкина. Тот лично настаивал у Зюганова на моём исключении из партии. Меня и исключили из КПРФ в 1998-м на заседании президиума ЦК в нарушение Устава. Потом предлагали: напиши заявление, мы восстановим. Я отказался, и с тех пор в компартии не состою.

Когда менять статус

— Чтобы закончить с чернобыльской темой. Вопрос такой. В 2015 году по согласованию с тогдашним врио губернатора Богомазом правительством был существенно пересмотрен перечень населённых пунктов, их чернобыльский статус в одночасье оказался изменён. Какие-то из них оказались полностью избавленными от радиации, какие-то частично. Соответственно, урезались пособия и льготы населения. Насколько правильно и обоснованно было принято это решение?

— Я в своё время беседовал со специалистами, научными мужами, крупнейшими академическими авторитетами. И они убедили меня, что поскольку изотопы цезия — главные радиоактивные элементы, поразившие Брянщину — сравнительно легко выводятся из организма и имеют небольшое время полураспада (30—40 лет), очищение территорий — естественный и не такой длительной процесс. Со временем перечень загрязнённых радиацией территорий будет сокращаться, как шагреневая кожа. Другой вопрос — когда менять статус таких территорий, сегодня или завтра, и как менять, насколько корректными были исследования. Я сейчас не совсем готов отвечать, ведь уже 20 лет не занимаюсь радиационной проблематикой. Как-то заезжал в Минтруд, и специалисты, которые со мной работали, говорили: как ты ушёл из депутатов — так этой проблемой никто серьёзно не занимается.

— Но общественники, которые занимались этой темой, были возмущены как раз тем, что сначала был согласован Богомазом новый перечень, а затем уже проводили исследования…

— Я покинул депутатский корпус в конце 1999 года. Тогда уже МЧС подготовило новый, сокращённый перечень. Запросил результаты исследований, показатели радиационной загрязнённости по каждому населённому пункту. И решение в мою бытность депутатом принято не было. Вообще в таком деле нужна предельная объективность, чтобы исключить манипуляции и спекуляции как в одну сторону, так и в другую. Помню, когда Совет Федерации возглавлял Строев, орловчане пытались заполучить статус чернобыльских для нескольких десятков своих населённых пунктов. Я тогда выступил против, зная, что уровни радиоактивного загрязнения брянских и орловских территорий несопоставимы. И этот лоббистский номер у наших соседей не прошёл. Надо понимать, что это дорога с двусторонним движением. Если область считает, что какой-то населённый пункт ошибочно был исключён из перечня, неправильно был обследован, если она может это доказать — надо настаивать на внесении изменений в перечень. Он утверждается правительством, принимать законы здесь не нужно.

(Продолжение следует)